Фон Ранкен. Я очень люблю скромных. Но… конечно, не во всех случаях жизни. Впрочем, и в ваших глазках я вижу, хотя и скрытый, но столь
живой огонек, — не так ли, Оля? (Целуя руку.) А ноготки-то у нас не совсем чистые, это нехорошо, ноготки нужно чистить…
Неточные совпадения
На небе ярко сверкнула, как
живой глаз, первая звездочка, и в окнах дома замелькали
огоньки.
Живая, трепетная радуга тех чувств, которые именуются любовью, выцветала в душе моей, всё чаще вспыхивали угарные синие
огоньки злости на всё, тлело в сердце чувство тяжкого недовольства, сознание одиночества в этой серой, безжизненной чепухе.
По-видимому, юмор
живой речи в значительной степени оставался для него недоступным, и немудрено: он не мог видеть ни лукавых
огоньков в глазах рассказчика, ни смеющихся морщин, ни подергивания длинными усами.
Только по вечерам, когда после трудового дня на покосах разливалась песня, Татьяна присаживалась к
огоньку и горько плакала, — чужая радость хватала ее за
живое.
Ах как много цветов! И все они тоже улыбаются. Обступили кругом Аленушкину кроватку, шепчутся и смеются тоненькими голосками. Алые цветочки, синие цветочки, желтые цветочки, голубые, розовые, красные, белые, — точно на землю упала радуга и рассыпалась
живыми искрами, разноцветными
огоньками и веселыми детскими глазками.
И тогда огромная крепость, в плоских стенах которой не было ни одного
огонька, уходила в мрак и тишину, чертою молчания, неподвижности и тьмы отделяла себя от вечно
живого, движущегося города.
Слобода скрылась совсем, и только далекий город мерцал и повторялся в реке
огоньками, такими
живыми и теплыми, так не похожими на безжизненное сияние звезд.
— Ступайте к нам, играться будем! — шептала Оня, и ее
живые бойкие глазки поблескивали лукавыми
огоньками над тонкими дугами бровей.
Тяжелые биологические и исторические условия сбили человека с солнечного пути
живой жизни, и он блуждает без дороги, растерянно бросаясь на каждый болотный
огонек.
Высокая стена, вдоль которой спускается дорога, закрыла от нас луну, и тут мы увидели статую Мадонны, стоявшую в нише довольно высоко над дорогой и кустарником. Перед царицей ровно светился слабый
огонек лампады, и в своем сторожном безмолвии она казалась такою
живою, что немного холодело сердце от сладкого страха. Топпи преклонил голову и пробормотал какую-то молитву, а я снял шляпу и подумал: «Как ты стоишь высоко над этою чашей, полной лунной мглы и неведомых очарований, так Мария стоит над моей душою…»
— Что это вы, братцы? Бога вы побойтесь! Ай никак
живого хоронить вздумали? — И ротный весельчак-балагур и красавец Петр Кудрявцев, всеобщий любимец, вынырнул откуда-то из черноты ночи на
огонек фонаря.
Налево, уже далеко от меня, проплыл ряд неярких
огоньков — это ушел поезд. Я был один среди мертвых и умирающих. Сколько их еще осталось? Возле меня все было неподвижно и мертво, а дальше поле копошилось, как
живое, — или мне это казалось оттого, что я один. Но стон не утихал. Он стлался по земле — тонкий, безнадежный, похожий на детский плач или на визг тысячи заброшенных и замерзающих щенят. Как острая, бесконечная ледяная игла входил он в мозг и медленно двигался взад и вперед, взад и вперед…
Большой монастырский двор, расположенный на берегу Донца у подножия Святой Горы и огороженный, как стеною, высокими гостиными корпусами, теперь, в ночное время, когда его освещали только тусклые фонари,
огоньки в окнах да звезды, представлял из себя
живую кашу, полную движения, звуков и оригинальнейшего беспорядка.
Таков же, впрочем, был этот серый двухэтажный дом с двумя ярусами маленьких окошек и в те дни, когда в нем еще обитали
живые люди и в окна его светили мерцающие
огоньки неугасимых лампадок.